В широкий прокат выходит картина Бернардо Бертолуччи "Мечтатели", впервые показанная на прошлом Венецианском кинофестивале и вызвавшая у зрителей самые противоречивые чувства - от умиления до отвращения.

Мечтателей трое - близнецы Тео и Изабель и их приятель Мэттью, американец. Шизокиноманы из парижской Синематеки, свои сто дней после детства они проводят в квартире с опущенными шторами, не замечая, как марширует по улицам май 1968 года.

Роман Гилберта Адэра "Мечтатели" был издан у нас два года назад в вызывающе топорном переводе Ильи Кормильцева. В книге и киномания, и революция - лишь повод, отправная точка в игре изобретательных и жестоких подростков. Ближе к финалу темп их расчеловечивания убыстряется, сметаются последние преграды и табу, и наступает час расплаты, о неотвратимости которого Адэр говорит на протяжении всего романа. Мэттью, Христос 1968 года, сознательно приносит себя в жертву - его смерть обрывает садомазохистские грезы наяву и возвращает близнецов к реальности.

Не таков фильм. Одолжив у Адэра персонажей и декорации, Бертолуччи сделал картину совсем о другом - о том, как грустна и бессмысленна жизнь тех, кто не был молодым в конце шестидесятых. Однозначный инцест литературного первоисточника у Бертолуччи становится историей любви - трагической и целомудренной. Угадывание киноцитат, служившее в романе поводом для выплаты натурального оброка, в картине превращается в священнодействие, отправление религиозного культа секты тайных киноманов. Чем бы ни занимались герои, как бы далеко они ни заходили - в глазах режиссера их молодость и красота заменяют любую индульгенцию. Потому Бертолуччи не требует от героев искупительной жертвы и оставляет финал открытым - булыжник разбивает окно квартиры, реальность врывается в закупоренный мир мечтателей, и идейный пацифист Мэттью с отчаянием наблюдает за тем, как, очнувшись, его друзья устремляются на баррикады. То, что в книге выглядит зловещим и ведет к неизбежной расплате, в фильме подается как невинная игра отравленных кинематографом и революционной риторикой юных идеалистов.

Позиция Бертолуччи вызывает если не симпатию, то сочувствие - франкофил 1940 года рождения, он имеет право каким угодно способом ностальгировать по своим двадцати восьми. Восторги зрителей, к 1968 году еще не достигнувших сознательного возраста, можно объяснить только в терминологии Дугласа Коупленда: в "Поколении Икс" он определил "навязанные людям воспоминания о том, чего с ними в помине не было" как "легитимную ностальгию".

Без колебаний поверив в то, что героям Бертолуччи полагается завидовать, поклонники "Мечтателей" вслед за Мэттью, Тео и Изабель готовы глотать найденные в соседском мусорном бачке объедки, публично исследовать собственную сексуальность и сутками дышать спертым воздухом давно не убиравшейся квартиры.

Людям с повышенным порогом брезгливости будет не до зависти: им нестерпимо захочется выйти на свежий воздух - весь фильм к их горлу будет подступать непонятного происхождения комок. Не то "легитимная ностальгия", не то просто тошнота.

Революция - это слишком сложно

Эва ГРИН и Луи ГАРРЕЛЬ - молодые французские актеры - после "Мечтателей" имеют все шансы превратиться в международных кинозвезд. Им обоим слегка за двадцать, оба они - красавцы, прекрасно осведомленные о своей красоте. События 1968 года так же далеки от них, как Пунические войны или Варфоломеевская ночь, - в этом убедился Сэм КЛЕБАНОВ, который по просьбе "Известий" встретился с Эвой и Луи.

- В фильме две революции: одна происходит на улице, другая - в замкнутом пространстве квартиры. Какая вам ближе?

Эва Грин: Наверное, спальня мне ближе.

- Бертолуччи явно ностальгирует по 1968 году, которого вы не застали. Настроения тех лет кажутся вам романтичными или глупыми?

Луи Гаррель: Мне трудно ответить на этот вопрос. Я знаком с искусством этого периода, со всякими эстетическими вещами - фильмами, фотографиями, картинами, кинохроникой... Во время съемок я много думал о том времени, представлял себя в нем, но так и не смог понять, что именно тогда происходило.

Э.Г.: Мне не кажется, что наши герои были на самом деле вовлечены в события тех лет. Они просто примеряли на себя роли - киноманов, революционеров...

- Если бы вы жили тогда, вы присоединились бы к митингующим или наблюдали бы за ними из окна?

Э.Г: Не могу решить. Слишком сложно.

Л.Г.: Может быть, я покажусь претенциозным, но я бы точно был на улицах.

- Тем, кто вырос в Советском Союзе, всегда было интересно знать, почему западные интеллектуалы заражались левой идеологией, не имея ни малейшего представления о том, какова на самом деле жизнь при социализме...

Л.Г.: Мне трудно судить, вы лучше знаете историю вашей страны. Но ведь Сталин, кажется, не был настоящим коммунистом? Это же тоталитаризм, фашизм, да? Мы не можем говорить о таких серьезных вещах в коротком интервью.

- Так. Тогда давайте поговорим о другом. Отношения между братом и сестрой в фильме очень провокативны, они все время находятся на грани инцеста. Как вы думаете, это перверсия? Или очень либеральная, но все же невинная игра?

Э.Г.: Это очень чистая, абсолютно не вульгарная история любви, любви невозможной и трагической. В ней нет ничего патологического, ничего нездорового.

- Бертолуччи нас как будто дразнит. Зритель все время опасается, что на экране случится инцест...

Л.Г.: Да, эта история одновременно и невинна, и провокационна. Близнецы слишком сильно связаны между собой, они не могут разлучаться ни днем, ни ночью.

Э.Г.: Поймите, они же дети, они как маленькие звери - просто играют в игры.

- Отношения Изабель и Мэттью - тоже игра?

Э.Г.: Изабель пытается доказать себе, что способна вступать в отношения (в том числе и сексуальные) с кем-то помимо собственного брата. Благодаря Мэттью она становится женщиной и позволяет реальности проникнуть в ее замкнутый, закупоренный мир. Конечно, она по-своему его любит и трагически переживает предчувствие их скорой разлуки. О, это слишком грустно.

- Когда Бертолуччи пригласил вас в свой проект, вы были счастливы, напуганы?

Э.Г.: Конечно, я была напугана. Бертолуччи - мастер, при встрече он произвел на меня очень сильное впечатление. Он хочет узнать все твои секреты. У меня всегда было ощущение, что он читает мои мысли - это так страшно. Но на площадке все чувствовали себя уверенно, была прекрасная атмосфера, и страх прошел.